Кушнер — ранний…

Автор: главный научный сотрудник Литературного музея Курской области, кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы КГУ Романов Сергей Сергеевич.

Выдающемуся русскому поэту Александру Семёновичу Кушнеру -85 лет. Мы сегодня вспомним, как всё начиналось. В 1962 году вышла первая книга стихов Кушнера. Называлась она «Первое впечатление». Её сразу обругала ленинградская газета «Смена», орган Обкома и Горкома ВЛКСМ. В номере за 29 марта 1963 года появились сразу две ругательные статьи под рубрикой «Продолжаем разговор о поэзии». Первая из них подписана так: «С. Новиков. зав. отделом Фрунзенского универмага». В ней, в частности, говорится: «Недавно Ленинградское отделение издательства “Советский писатель” выпустило книжку стихов Александра Кушнера “Первое впечатление”. Я читал ее очень внимательно и вдумчиво, и невольно возник вопрос: неужели наш мир настолько беден и сер, что из него выносишь лишь “впечатления”, отобранные в стихах Кушнера?

Прежде всего автор не выходит за черту своей комнаты и задыхается в ней от тоски:

Комната.

Скрипящая доска.

Четырехугольная тоска.

Круг моих скитаний в полумгле.

Огненное солнце на столе.

От этих стихов скулы сводит тоскливая судорога. Вопрос о будущем у автора связывается лишь с домашним магнитофоном, подробностями и деталями домашнего уюта:

Будущее за магнитофоном,

Мы умрем, но наши голоса

Все же под глазком его зеленым

Оживут, хотя б на полчаса…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ты крутись, катушка, торопись,

Голос мой, проныра и пролаза,

На высокой полочке пылись.

Такие стихи, попахивающие пылью бабушкиной шали, действительно будут пылиться на полке, а осенью с облегчением уйдут в сумку школьника, собирающего макулатуру.

Читая стихи Кушнера, невольно думаешь: что вдохновляет А. Кушнера, кто его любимые поэты и что же, в сущности, волнует его в нашей жизни?

Есть в сборнике и насквозь формалистические, бессодержательные стихи, “Стакан”, например. Удивительно, как могут иные авторы выставлять напоказ свою творческую убогость, открывать коробочку своих никчемных впечатлений, пытаясь выдать их за настоящее поэтическое искусство.

Я не хочу сказать, что Кушнер не умеет писать стихов. Нет, у него безусловно есть способности, но он, видимо, еще не нашел своей дороги.»

Во второй статье Кушнера ругает некий Ю.Голубенский: «Предметом поэзии может стать отнюдь не все подряд, что видит человек вокруг себя. Поэтическое зрение должно быть партийным. За частными фактами поэт должен различать генеральные закономерности жизни общества, главные проблемы своего времени. Это и есть проявление настоящего поэтического таланта. Одно лишь владение стихотворной техникой, умение отыскать свежую рифму или броское сравнение еще не делает поэта. Талант — явление общественное. Потому что задачи поэзии не услаждать слух “избранных”, а служить миллионам людей, способствовать формированию нового, коммунистического человека.»

А ещё книгу Кушнера обругал в 1963 году журнал «Крокодил» в статье «Четырёхугольная тоска»: «Пиитам, которые творили в башне из слоновой кости, приходилось туго. О чем писать-то? Разве только о себе и о башне! Во всяком случае, никаких достоверных сведений о коммунально-бытовом оборудовании башни не имеется. Пииту просто не на что было устремлять свой вдохновенный взор, кроме как на собственное “я”.

Теперь с этим вопросом значительно легче. Современная башня из слоновой кости, в просторечии именуемая квартирой, заполнена всякими любопытными вещицами, из которых можно извлечь бездну рифмованных строчек.

Один из последних опытов такого стихосложения недавно появился на свет в виде книжки Александра Кушнера “Первое впечатление” (издательство “Советский писатель”, Ленинград).

Сидит поэт у себя в квартире, и ему скучно. А скучно потому, что вокруг четыре стены, наглухо отгородившие поэта от страстей и клокотаний внешнего мира. А почему надо безвылазно сидеть в комнате — этого даже он и сам не знает. В стихотворении “Комната” поэт просто констатирует этот безрадостный факт:

Комната.

Скрипящая доска.

Четырехугольная тоска.

Круг моих скитаний в полумгле.

Огненное солнце на столе.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Десять метров мирного житья,

Дел моих, любви моей, тревог, —

Форма городского бытия,

Вставшая дорогам поперек.

На десяти метрах, казалось бы, не разгуляешься: маловат метраж. Однако Александр Кушнер и на такой скудной поэтической жилплощади сумел-таки развернуться.»

Сам Александр Семёнович, вспоминая эту историю в 2003 году, написал, что ничего, кроме улыбки, эти отзывы годы спустя уже не вызывают: «Сегодня, спустя сорок лет, я смотрю на свою первую книжку, “как души смотрят с высоты на ими брошенное тело”. И все-таки вижу: было, было в этих стихах нечто, выделявшее их из общего ряда, непривычное и возмутительное. Установка советской критики на крупноблочную поэзию, “зовущую к жизни, к борьбе”, как выразился зав. отделом Фрунзенского универмага (и писал-то статью в газету не он, знаем мы эти читательские письма, как они готовятся и кем надиктованы), “партийное зрение”, вменяемое в обязанность поэзии, “ответственность перед временем и народом”, “генеральные закономерности жизни общества”, “главные проблемы своего времени”, “злободневность”, “служение миллионам”, “формирование нового, коммунистического человека” и прочие идеологические штампы понятны и удивления не вызывают. Оскорбления тоже: “макулатура”, “фиглярство в искусстве”, “творческая убогость”, стихи, “попахивающие пылью”, “созерцание поэтом собственного пупа”… К таким оскорблениям было не привыкать — ведь мы проходили в школе постановление ЦК о журналах “Звезда” и “Ленинград”. Более того, словосочетания вроде “насквозь формалистические, бессодержательные”, “башня из слоновой кости” даже радовали: “формалистов” я любил».

А мы в день рождения Александра Семёновича почитаем некоторые стихи из его первой книги и убедимся в эстетической глухоте тех, кто пытался искусственно умалить их достоинство.

Комната

К двери припаду одним плечом,
В комнату войду, гремя ключом.
Я и через сотни тысяч лет
В темноте найду рукою свет.
Комната.
Скрипящая доска.
Четырехугольная тоска.
Круг моих скитаний в полумгле.
Огненное солнце на столе.
Раз в году бросаясь на вокзал,
Я из тех, кто редко уезжал.
Как уеду я? Куда уйду?
Отпуска бывают раз в году.
Десять метров мирного житья,
Дел моих, любви моей, тревог,-
Форма городского бытия,
Вставшая дорогам поперек.

Телефонный звонок и дверной —
Словно ангела два надо мной.
Вот сорвался один и летит,
Молоточек в железку стучит.
В это время другой со стены
Грянул вниз — и с другой стороны.
И, серебряным звоном звеня,
Разрывают на части меня.
И дерутся, пока я стою,
За бессмертную душу мою.
Ноги — к двери, а к трубке — рука,
Вот и замерли оба звонка.
Телефонный звонок и дверной —
Словно ангела два надо мной.
Опекают меня и хранят.
Все в порядке, покуда звонят.

Когда я очень затоскую,
Достану книжку записную.
И вот ни крикнуть, ни вздохнуть,-
Я позвоню кому-нибудь.
О голоса моих знакомых!
Спасибо вам, спасибо вам
За то, что в трудном переплете
Любви и горя своего
Вы забывали, как живете,
Вы говорили: «Ничего».
И за обычными словами
Была такая доброта,
Как будто Бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда.

Магнитофон

Будущее — за магнитофоном.
Мы умрём, но наши голоса
Всё же под глазком его зелёным
Оживут, хотя б на полчаса.

В предстоящем, двадцать первом веке
Зазвучим, как в жизни, ты и я,
Точно нам не опускали веки.
Не жалейте ленты нам, друзья!

Не стирайте ближних ради джаза.
Ты крутись, катушка, торопись.
Голос мой,
Проныра и пролаза,
На высокой полочке пылись.

Техника спасает наши души
И берёт к себе на небеса.
Ты ругаешь технику, —
Послушай,
Как звучат на ленте голоса.

А. Битову

Два мальчика, два тихих обормотика,
ни свитера,
ни плащика,
ни зонтика,
под дождичком
на досточке
качаются,
а песенки у них уже кончаются.
Что завтра? Понедельник или пятница?
Им кажется, что долго детство тянется.
Поднимется один,
другой опустится.
К плечу прибилась бабочка-
капустница.
Качаются весь день с утра и до ночи.
Ни горя,
ни любви,
ни мелкой сволочи.
Все в будущем,
за морем одуванчиков.
Мне кажется, что я — один из мальчиков.

Осень

Деревья листву отряхают,

И солнышко сходит на нет.

Всю осень грустят и вздыхают

Полонский, и Майков, и Фет.

Всю осень, в какую беседку

Ни сунься – мелькают впотьмах

Их брюки в широкую клетку,

Тяжелые трости в руках.

А тут, что ни день, перемены:

Слетает листок за листком.

И снова они современны

С безумным своим шепотком.

Как штопор, вонзится листочек

В прохладный и рыхлый песок –

Как будто не вытянул летчик,

Неправильно взял, на глазок.

Охота к делам пропадает,

И в воздухе пахнет зимой.

«Мой сад с каждым днем увядает».

И мой увядает! И мой!

Похожие записи