Поэтическое открытие весны в творчестве Н.Н. Асеева и В.В. Бородаевского
Авторы: научный сотрудник Литературного музея, кандидат филологических наук Ирина Петровна Михайлова, кандидат филологических наук Наталья Викторовна Беляева
Шедевры поэзии, в которых запечатлены сезоны русской природы, занимают одно из особых мест в литературе, и «трудно представить себе поэта-лирика, который не отразил бы в своем творчестве времена года» [3: с. 13]. По справедливому замечанию М.Н. Эпштейна, «сезонная дифференциация пейзажей играет значительную роль в поэзии, как и в других видах искусства. С каждым временем года сопряжен особый комплекс изобразительных средств, призванных воплотить тот или иной тип эстетического переживания» [14: с. 169]. Первые десятилетия ХХ столетия, давшие миру немало талантливых имен и замечательных стихотворений, в поэтическую картину времен года тоже вписали свои строки — органично связанные с глубинными пластами национальной культуры или, наоборот, разрушавшие эти связи путем отказа от канонов и традиций. Поэты сумели выразить «тайны смыслов» явлений природно-человеческого бытия, образующих целостный мир или разрушающих его. Они воплотили свое видение, несмотря на то что придерживались различных взглядов: одни были представителями «великой триады — символизма, акмеизма и футуризма: весь язык был обновлен и перепахан, а вместе с языком — ритмика стиха и образное мышление» [6: с. 27], другие же не входили ни в какие группировки и не относили себя к крупнейшим литературным направлениям, хотя и испытывали их влияние. К настоящему времени уже накоплен богатейший опыт изучения изображения времен года в поэзии предшествующего века. Показателем интереса к этой теме могут служить труды русских ученых: Б.Я. Бухштаба, Л.Л. Бельской, Л.К. Долгополова, В.А. Кошелева, А.Г. Разумовской, Н.Е. Тропкиной, М.Н. Эпштейна и многих других.
Тема настоящего исследования обращена к творчеству поэтов Н.Н. Асеева и В.В. Бородаевского 10–20-х гг. ХХ в., в лирике которых времена года, ставшие значимым фактом и получившие символическую коннотацию, выявили их жизненные впечатления и образное видение в преломлении локуса и реалий эпохи. Нам представляется актуальным и продуктивным осмысление в обозначенном аспекте поэтической переклички Н.Н. Асеева и В.В. Бородаевского, до сих пор остававшейся без внимания филологов, фиксация интенций поэтов и способов их художественного воплощения в конкретных поэтических текстах.
Следует заметить, что земные и творческие пути Николая Николаевича Асеева и Валериана Валериановича Бородаевского не пересеклись во времени и пространстве, хотя вполне могли бы: они никогда не встречались лично, хотя шанс такой был. Оба поэта — уроженцы Курской губернии, в их биографиях есть общее: Бородаевский родился в поместье семьи Бородаевских в с. Кшень, Тимского уезда, Асеев — в г. Льгове. Оба выросли под влиянием авторитета личности своих дедов: Асеев воспитывался в доме деда по линии матери Николая Павловича Пинского, охотника и рыболова, замечательного рассказчика, Бородаевский — на примере деда Осипа Валериановича Бородаевского, героя Отечественной войны 1812 года, олицетворявшего мужество и героизм предков. Детские и юношеские годы как Асеева, так и Бородаевского, наполненные необозримым раздольем курских просторов, незабываемыми запахами и нежными красками лесостепной полосы срединной России, прошли в окружении близких и любящих людей, в атмосфере провинциальной глубинки, сохранившей традиционно-православный уклад и соблюдение неписаных правил русских обычаев. Не случайно в дальнейшем творчестве Асеев и Бородаевский будут возвращаться к своему началу, к поэтическим переживаниям юности и неброским волнующим приметам родного ландшафта, где, по словам В.В. Бородаевского:
Ракита, вездесущая ракита,
Ты — дерево родной страны моей.
Зеленой тенью лента речки скрыта
От ярких ослепительных лучей.
Кудрявым хмелем в чаще лоз увита
Тропинка в тайне любящих людей.
Там, к хилой хате прислонясь, ракита
Сожмет ее объятьями ветвей [5: с. 209].
Где, как вспоминал Н.Н. Асеев:
Утро синё и тихо,
Солнца мокра гвоздика,
Небо полно погоды,
Сейма сияют воды…
Не уходи за это
Море дождя и света,
Стой здесь, глазом окидывая,
Счастье мое ракитовое! [1: с. 319].
Будущие поэты первоначальное образование получили в Курском реальном училище им. М.И. Голенищева-Кутузова, после окончания которого Бородаевский, никогда не думавший связывать свою судьбу с литературной деятельностью, уехал учиться в Санкт-Петербург; Асеев, наоборот, увлеченный поэзией, — в Москву. Когда Асеев, дебютировав в 1914 г. сборником «Ночная флейта», громко заявил о себе в литературе, Бородаевский практически отошел от литературного процесса, выпустив в этом же 1914 г. последний сборник «Уединенный дол». Их творческие биографии сложились по-разному: у одного были признание и популярность, возможность для самореализации, у другого — малоизвестность и обреченность на безмолвие, за которым последовало забвение.
И в то же время полагаем: несмотря на непохожесть в судьбе и ремесле, в лирике этих двух поэтов прослеживается проявление некоторой общности, обусловленной духом времени и воздействием культурного феномена эпохи первых десятилетий ХХ в. Эта общность наиболее ярко раскрылась в тех произведениях Асеева и Бородаевского, где присутствуют времена года. Обратим внимание на то, что в их стихах представлены все четыре сезона: зима, весна, лето и осень, однако частотность обращения к ним различна. У Асеева излюбленное время года — весна. Она олицетворяет, по мысли автора, пробуждение жизненных сил, душевный подъем, предвкушение радости новых свершений:
…над душой — вышина,
Верхоглавье весны светлошапой [1: с. 36].
Или:
…под небом, слезою омытым,
то огонь острогонь скакуна
из весны выбивает копытом [1: с. 37].
Поэт убежден, что «из четырех времен в году весна милей и ярче всех» и «пусть славят весну — чьи мысли туман»; у Асеева весна одушевлена: «хотелось весне побороть безголосых зимы оборотней», «об весенний закат свою трубку раскручивал». Поэт всегда ждет весну: «как хорошо, что весна есть на свете», даже мечтает построить «странноприимный дом для ветра, или гостиницы весны». Он видит, ощущает весну, готов слушать ее советы и служить ей:
…я — выбран осени в хорунжие
весны холодной — свежей волей [1: с. 115].
Или:
Пускай не слышим, как летим,
но если сердце заплясало, —
совет весны неотвратим [1: с. 136]
Асеевские строки о весне, обнажавшие «раскрытость души» (Л. Озеров) и эмоциональный подъем, передавали прежде всего весенние чувствования, поэтому, как подчеркнул И.О. Шайтанов, в них отражены «явления, стихия <…>звук, цвет <…>есть и основной цветовой фон — синева неба и воды, но нет описательных подробностей [12: с. 382]. Отсюда главенствующие в стихах поэта динамичность весенних сюжетов и буйство жизненной стихии.
У Бородаевского, «самобытного поэта религиозно-философского склада, продолжателя традиций философской лирики Е.А. Боратынского и Ф.И. Тютчева, <…>дарование которого было высоко оценено Вяч. Ивановым, Н.С. Гумилевым» [8: с. 182], весна по частотности упоминания на втором месте (на первом месте — лето). Весна для Бородаевского традиционно ассоциируется с радостью пробуждения природы после зимнего сна, с торжеством света, цвета, запахов, отсюда его определения: «весна живительная», «заря весенняя», «буря вешняя», «предвешние лучи», «облака с отливом жемчуга», «трав подрастающих шорох», «белые ветви в цвету» и др. Заметим, что в целом цветовая палитра поэзии Бородаевского небогата: преобладают белая и черная краски, хотя в описании весны есть белый цвет, черный — отсутствует. И эту особенность он «подчеркнул в автобиографии: “…парадоксальная гармонизация света и мрака, ведущих борьбу в душе человеческой, — вот что, прежде всего, предстало мне как задача лирического восприятия мира”» [8: с. 185]. Но в весенних зарисовках поэта появляются эпитеты, насыщенные совершенно иными цветовыми оттенками: «лазурная высота», «солнечная лазурь», «искры золотистые», «лазоревый платок», «сизые туманы», «цветы лиловые», «синие гирлянды» и даже «сафирно-синий» (орфография Бородаевского):
Кругом — одна лазурь. Прозрачен небосклон.
Трепещет речка в искрах золотистых.
Раскинулись ковры подснежников звездистых,
И слышен зябликов задорный перезвон [5: с. 19].
Ощущение весны для Бородаевского, как и для многих поэтов, наполнено движением, животворящим началом, в котором находится источник энергии. В этом отношении показательно произведение «Истомно в лазурности плавясь нещадной», где оживление в природе означено глаголами «рвутся», «несутся», «серебрятся», «хмелеет», «обрывается», «немеет» и др.; Поэтическое открытие весны в творчестве Н.Н. Асеева и В.В. Бородаевского 299 аллитерация на «т» («качаюТся», «таюТ», «синеюТ», «темнеюТ») передает микродвижение природного мира:
Истомно в лазурности плавясь нещадной,
Смолистые почки страдальчески рвутся,
И желтые бабочки в любви безоглядной,
В дыхании юга, утопая, несутся.
Курчавы, полки серебристые облак
Качаются, тают, синеют, темнеют;
И гром обрывается, угрюм и неловок,
Как строки, чей голос, ломаясь, немеет [5: с. 154].
Природные мотивы служат параллелью оттенкам настроений и переживаний: душа, сливаясь с весенним теплом, пробуждается к радости, к жизни, даже если «сердце безумно рыдало» когда-то, теперь ему «солнцем повелено улыбаться».
Интересно, что картины земного пейзажа в стихах Бородаевского могут перерастать в пейзаж метафизический, открывающий духовную реальность и изначальную красоту мира. Таково, например, стихотворение «Я пью мой долгий день…», где в первых строфах отмечаются характерные признаки времени года, а далее появляется причудливый ракурс:
Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный,
Где каждый час — как дар и каждый миг — певуч;
И в сердце, трепеща, влетает рдяный луч,
Как птица райская из кущи виноградной [5: с. 73].
Присутствие Божественного начала в природных картинах характерно для многих стихотворений Бородаевского, разделявшего, по наблюдениям Н.О. Косицыной, представление христиан о том, что «Бог не только на небе, но и на земле. Он может находиться среди людей. Но остаться незамеченным ему достаточно сложно, поскольку его присутствие выдает всё живое» [7]:
И тайно верится, что в струях этой влаги
Отныне и вовек душа не отцветет…
Но тише… Меж дерев — ты слышишь? — Бог идет.
И ветви, заалев, колышатся, как стяги [5: с. 73].
Хотя в лирике Асеева и Бородаевского весна — один из постоянных и знаковых образов, тем не менее развернутых поэтических картин-описаний весны не встречается. Весенний пейзаж не играет самостоятельной роли в их произведениях, он чаще всего выступает как внешнее обрамле300 Глава 4. Время года и национальный пейзаж в картине мира ние. У обоих поэтов образ весны, представленный в разных вариациях, во-первых, является своеобразным инструментом для передачи чувств и настроений; во-вторых, становится в поэтическом контексте особым символом «времени расцвета и начала новой жизни <…>и обретает новый художественный смысл» [11: с. 103]. Не случайно генерирующее значение имеет «метафоризация природы» (Л. Бельская), построенная на ассоциативных связях, сближающая мир природы с миром людей. Иными словами, хотя Бородаевский и Асеев не были символистами в полном значении этого слова, но их творчество развивалось под влиянием символизма, поэтому весна в стихах наряжена в «символистские одежды», т. е. получает дополнительную коннотацию, обусловленную жизненными и историческими реалиями. Так, для поэзии Асеева и Бородаевского были характерны исторические параллели между «ликом» весны и общественными явлениями эпохи 1910–1920 гг.
Например, «весенняя, чисто асеевская нота пробивается и сквозь самые тревожные <…>стихи поэта» [12: с. 361], написанные в годы Первой мировой войны. Н. Асеев, призванный в 1915 г. в действующую армию, «встречается с войной, которая из абстракции превращается в устрашающую реальность» [13: с. 80]. Свое понимание происходившего Асеев выразил средствами свойственной ему экспрессивной поэтики, «словами и речениями, в которых ощущалось древнее, исконно русское начало» [2: с. 6]. Война в его стихотворениях «Повей вояна», «Боевая сумрова», «Сарматские песни», «Весна войны» и др. «представлена как стихийное действо, обладающее разрушающей и губительной силой. Вследствие этого мир, утративший гармонию, меняет свой облик» [9: с. 76]: «в крови и чаде» люди превращаются в «лютую свору», «в придорожной лужице купаются тихо трупы», ребенок играет «с пролетавшей пулей», природа оглушена «глупым тявканьем пушек». Жуткие зарисовки надвигающейся катастрофы противопоставлены природному миру. И вот тогда появляется весна как символ возрождения жизни и взывает о милости:
Пускай тоски, и слез, и сна
Не отряхнешь в крови и чаде:
Мне в ноги брякнулась весна
И молит песен о пощаде [1: с. 56].
Поэт, осуждая войну, которая была для него отвратительна своей бессмысленностью, «нелепицей происходящего», трагическими последствиями, постоянным присутствием смерти, оплакивал в стихотворении, стилизованном под фольклорную песню, всех, чью жизнь оборвало военное время:
Заунывным ты дрожала бубном
Ой, смерть! Отуманью занемняла губы
Смерть, смерть!
Не двадцать весен сердце билось
Ой, смерть! [1: с. 61].
Полагаем, что к одному из ключевых текстов с весенней символикой, в котором прослеживаются ассоциативные связи и эффект символизации природных явлений, можно отнести стихотворение Асеева «Совет ветвей. Совет ветров…», посвященное революционным событиям осени 1917 г. Интересно, что Асеев, как и некоторые его современники, называет это осеннее время «весной». К строкам стихотворения Асеева можно дать пояснение: по словам очевидцев, осенью 1917 г. было повесеннему тепло, гремели грозы, но дул сильный ветер. Природная стихия (ветер, ветреный посыл, взмахи грома) предстает символом революционного преобразования. Но появляется и нечто тревожное — «лед зальдил» — знак «ледяного пространства», т. е. ограниченности, несвободы, который как символ демонической силы «обретает в русской поэзии 1917– 1921 гг. высокую частотность» [11: с. 102]: обращение к образу льда отмечено у А. Блока, З. Гиппиус, М. Зенкевича, В. Маяковского. Как видим, символическое осмысление событий переломной эпохи становится определяющим в стихотворении Н. Асеева:
Совет ветвей. Совет ветров,
Совет весенних комиссаров,
В земное черное нутро
Ударил огненным ударом.
И каждый ветреный посыл
За каждым новым взмахом грома
Летел, ломал, срывал, косил —
Что лед зальдил, что скрыла дрема [1: с. 135].
Нельзя не согласиться с мнением Н.Е. Тропкиной, что «время совершения двух революционных переворотов — в марте и октябре — в сознании современников обретало символический смысл» [11: с. 107]. Подтверждением тому служит стихотворение Бородаевского «Песнь народу русскому», где весна, как символ расцвета и начала новой жизни, обрела новый смысл. Бородаевский восторженно отнесся к Февральской (мартовской) революции, воспринимая ее сугубо эмоционально. Во время отречения царя он находился в Петрограде. Случившееся, по словам Бородаевского, в «дни смутной тревоги и брожения» потрясло его, «в этот миг <…>узнал, что в России революция <…>прикоснулся к ней» [4: с. 6]. 302 Глава 4. Время года и национальный пейзаж в картине мира Под впечатлением от увиденного он написал стихотворение «Песнь народу русскому»:
Красную Пасху встречаем.
Пасху пресветлую ждем.
Розой штыки украшаем,
Песню мирскую поем! [5: с. 136].
Произведение было явно не характерным для Бородаевского, никогда не принимавшего участия в обсуждении политических событий и не дававшего им оценку. В данном случае Бородаевский, называя революцию «Красной Пасхой», «пресвятой Пасхой», ставил знак равенства между этими двумя явлениями. По мнению Вяч. Иванова, это объяснялось не столько социальными взглядами Бородаевского, сколько его «духовным зрением», его отчетливыми религиозными ориентирами: Пасха иудейская и Пасха христианская в духовном плане едины — от рабства души к свободе духа. «Именно свободу духа русской революции (не подозревая еще, что это лишь иллюзия свободы) приветствовал поэт» [10: с. 68]. Пасха — праздник Светлого Христова Воскресения, связанный с наступлением весны, с возрождением природы, с верой в лучшее будущее. Использование колоратива «красный» способствует раскрытию общего смысла произведения: красный — красивый, прекрасный, божественный (первичное значение слова, сохранявшееся в языке до ХVI в.). Поэт верил, что в «эти бурные февральские и мартовские дни — дни зарождения русской свободы» [4: с. 6] начинается новая жизнь:
Крепни же в мудрости строгой:
Помни семнадцатый год!
С Богом, широкой дорогой
Шествуй спокойно вперед,
Русский народ! [5: с. 137].
Стихотворение «Песнь народу русскому» было датировано 3 марта 1917 г., а уже 7 марта оно опубликовано в газете «День», из чего можно заключить, что произведение Бородаевского было одним из первых (но не единственным!), в котором революция воспринималась как весеннее обновление и проецировалась на образ «Красной Пасхи». Надо добавить, что в дальнейшем Бородаевский будет глубоко разочарован итогами свершившегося — и горькую чашу страданий, познав суть революционных событий, ему придется испить до дна. Итак, подводя некоторые итоги, следует сказать, что строки стихотворений Н.Н. Асеева и В.В. Бородаевского, обладавшие яркой метафорической раскованностью, неповторимыми индивидуальными интонациями и органично вписавшиеся в лирику русских сезонов, остались навсегда в сокровищнице отечественной поэзии. Этих поэтов, несмотря на разное мировосприятие и жизненные позиции, объединили время и место рождения, привязанность к малой родине, в любви к которой с высоты прожитых лет они не раз признавались. При всех различиях художественных исканий творчество Н.Н. Асеева и В.В. Бородаевского обладало определенными чертами сходства, проявившимися в создании образа весны, символическое видение которой можно считать их поэтическим открытием.
Литература
- Асеев Н.Н. Избранное. М.: Худож. лит., 1990. 511 с.
2. Баскевич И.З. Курские вечера. Литературно-краеведческие очерки и этюды. Воронеж: Центрально-Черноземное издательство, 1979. 207 с.
3. Беляева Н.В. «Как хорошо, что весна на свете!» (наименование времен года в поэзии Н.Н. Асеева) // Курское слово. Курск: Курск. гос. ун-т, 2014. № 11. С. 13–19.
4. Бородаевский В.В. В дни великих решений // Курский край. 1917. № 49. С. 6–7.
5. Бородаевский В.В. Посох в цвету: Собрание стихотворений / Сост.: Ю.А. Бугров, А.Д. Бородаевский, И.П. Михайлова, В.А. Резвый. М.: Водолей, 2011. 400 с.
6. Джимбинов С.Б. Манифесты как вехи истории литературы // Литературные манифесты от символизма до наших дней / Сост. и предисл. С.Б. Джимбинова. М.: XXI-Согласие, 2000. 606 с.
7. Косицына Н.О. Вербальная репрезентация религиозной культуры в лирических произведениях В.В. Бородаевского. URL: http: // www.livemaster.ru/ topic/2756907-tsveta-v-slavyanskoj-kulture (дата обращения: 06.01.2021).
8. Михайлова И.П. «При сем прилагаю мою автобиографию». Письмо поэта В.В. Бородаевского к С.А. Венгерову. 1915 г. // Исторический архив. 2012. № 3. С. 184–187.
9. Михайлова И.П. Первая мировая война в творчестве поэтов Курского края // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Русская филология. 2014. № 5. С. 75–82.
10. Михайлова И.П. Осмысление революционных событий в России начала ХХ века в произведениях писателей Курского края // Эпоха «великих потрясений» в литературе, языке и культуре («Фетовские чтения»): Матер. Междунар. науч. конф. / Под ред. Е.М. Криволаповой. Курск: Курск. гос. ун-т, 2018. С. 81–88.
11. Тропкина Н.Е. Образный строй русской поэзии 1917–1921 гг. Волгоград: Перемена, 1998. 222 с.
12. Шайтанов И.О. В содружестве светил. Поэзия Николая Асеева. М.: Сов. писатель, 1985. 400 с. 304 Глава 4. Время года и национальный пейзаж в картине мира
13. Щелокова Л.И. Рецепция войны в статьях В. Брюсова (по страницам газеты «Голос») // II Всемирный конгресс в реальном и виртуальном режиме Запад — Восток: пересечения культур. Науч.-практич. матер. II Всемирного конгресса. Япония, Киото. Университет Киото Сангё, 2019. Т. 1. С. 79–84.
14. Эпштейн М.Н. «Природа, мир, тайник вселенной»: Система пейзажных образов в русской поэзии. М.: Высшая школа, 1990. 304 с.
